облако тэгов
МОЖЕТ ЛИ ЕВРЕЙ БЫТЬ ГЕРОЕМ ДЕТЕКТИВА?
Семен Чарный
Среди профессий, якобы нe свойственных евреям, антисемиты обычно называют крестьянский труд, а юмористы – разведение оленей (хотя есть и евреи-рабочие, и евреи-крестьяне, и даже, похоже, появляются евреи-оленеводы). Однако в русской литературе существует еще одна профессия, представителями которой практически никогда не изображали евреев. Речь идет о сотрудниках правоохранительных органов: милиционерах, частных детективах и пр. (изображения изуверов-чекистов в разного рода антисемитских писаниях, естественно, за «изображение» засчитываться не могут).
О том, как и почему это получилось, мы спросили саратовского писателя и критика Романа Арбитмана, в середине 1990-х придумавшего писателя Льва Гурского и его главного героя – частного детектива-еврея Якова Штерна. Интересно, что «Лев Гурский» оказался не одноразовым проектом, подобно предыдущему изобретению Романа Арбитмана – профессору Рустаму Кацу, написавшему монографию о советской фантастической литературе и о якобы существовавшей «лунной программе». Книги, написанные в манере, которую сам Р. Арбитман определил как «ехидный детектив» (посетовав, что термин «иронический детектив» слишком затрепан), получили достаточно большую популярность, а по одной из них был снят один из первых отечественных сериалов «Досье детектива Дубровского» (правда, главного героя в сериале продюсеры НТВ на всякий случай «русифицировали»). Единственное, что, по словам Романа Арбитмана, мешало еще большему успеху книг Льва Гурского, – это неторопливость издательств, издававших детективы Гурского (которые, по выражению Арбитмана, «являются товаром скоропортящимся») настолько медленно, что предлагаемые в них политические комбинации за это время успевали осуществиться, и вместо славы автора-провидца оставалось презрительное: «Учел последние изменения!»
В конце мая 2007 года в Москве прошла презентация книги «А вы не проект?», в которой были собраны многочисленные рецензии на «заокеанского писаку» (поскольку, согласно своей «легенде», Гурский был эмигрантом из СССР, обосновавшимся в США), почти в каждой второй из которых обязательно упоминалось о том, что писатель сделал своим главным героем еврея, а также рецензии и рассказы самого Гурского.
Вот наш разговор с «проектантом», состоявшийся на презентации. Ведь куда интереснее увидеть «проект» изнутри, чем попасться в ловушку, глядя на автора со стороны.
– Существует ли какая-то традиция изображения евреев в русской детективной литературе?
– Если говорить о русской дореволюционной детективной литературе, то здесь мы, прежде всего, видим популярного литератора Всеволода Крестовского. У него евреи присутствуют как революционеры и представители так называемых «темных сил». Подобный ксенофобский подход, впрочем, был типичен для тогдашней бульварной литературы. Можно вспомнить также фигуру Лямшина из «Идиота» Достоевского.
В детективах, выпускавшихся в 1920-х годах и повествовавших о деяниях «красных пинкертонов», всякие намеки на национальность отсутствовали; их заменял классовый признак. Но уже в поздние сталинские годы, во времена борьбы с «вредителями» и «безродными космополитами», в детективах начинают мелькать отрицательные персонажи с еврейскими фамилиями.
Когда в 1960-х годах стали появляться многочисленные произведения советских детективщиков, так и там еврей – положительный герой, если и появлялся, то, максимум, в роли судмедэксперта, причем его «еврейскость» не акцентировалась, и читателю приходилось догадываться о национальности эксперта самостоятельно. Фактически, понятие «еврей-сыщик» было таким же оксюмороном, как «еврей-дворник».
– Но может быть, это объяснялось тем, что у подобного героя не было прототипа?
– Отнюдь нет, прототипов-то как раз было достаточно. Сыщиками в свое время были старший из братьев Вайнеров Аркадий, Леонид Словин и так далее – причем именно сыщиками, а не сотрудниками НКВД, занимавшимися фабрикацией дел.
В общем, впервые еврей-сыщик появляется в антисоветской литературе. Я имею в виду романы Эдуарда Тополя и Фридриха Незнанского «Красная площадь», «Журналист для Брежнева». В постсоветской же литературе первенство в продвижении образа детектива-еврея принадлежит, без сомнения, Льву Гурскому, решившему нарушить это негласное табу и вывести данный персонаж в качестве действующего лица. При этом достигалось сразу несколько целей – появлялась возможность соединить еврейский юмор и еврейскую сметливость с ответственностью и деловитостью, создать такого еврейского Робин Гуда. Но, несмотря на то что Штерн стал героем трех книг, последователей у него не появилось и прорыва не случилось. Видимо, существует некий стереотип, засевший в головах не только у редакторов, но и у самих авторов. Даже мне самому, когда я писал первый роман, пришлось преодолевать подобный стереотип о невозможности существования еврея-сыщика.
Впрочем, Якову Штерну не так долго осталось быть в одиночестве. Через несколько месяцев из печати выйдет роман «Есть, господин Президент!», главной героиней которого станет «женская ипостась» Романа Штерна – Яна Штерн.
https://lechaim.ru/ARHIV/184/charniy.htm
***
Вопрос, вынесенный в заголовок статьи Семена Чарного в августовском номере журнала «Лехаим», на мой взгляд, нуждается в уточнении. Очевидно, речь идет именно о «советском детективе»; тогда всё в прошедшем времени: не «Может ли?», а «Мог ли?» Ответ однозначный: «Еврей не мог быть героем советского детектива!»
Начиная с последних лет жизни Сталина евреи составляли в милиции весьма незначительный процент. Кое-где еще оставались на службе бывшие фронтовики, которых за их прошлые заслуги «тянули» до пенсии, но новых сотрудников-евреев не принимали вовсе. Помню, как шло распределение студентов, заканчивавших Московский юридический институт в 1952 году. Распределение на работу началось уже за несколько месяцев до сдачи государственных экзаменов. Студентов-неевреев вызывали с лекций и семинаров в спецчасть института и предлагали варианты будущего трудоустройства. По завершении бесед брали подписку – «не разглашать содержание состоявшегося разговора». Но «шила в мешке не утаишь». Все равно все знали – кому что предложили, кто согласился и кто нет. Келейное распределение не распространялось на евреев и на тех студентов, в чьих биографиях имелись компрометирующие данные (судимость родителей или ближайших родственников, проживание на временно оккупированной территории и т. д.).
Официальное распределение вновь испеченных юристов происходило уже публично, с большой помпой, на заседании Государственной комиссии, где присутствовали весьма заметные фигуры – ответственные представители заинтересованных ведомств: Генеральной прокуратуры, Министерства юстиции, Министерства внутренних дел и КГБ СССР. Процедура согласования и вручения направлений на работу абсолютному большинству студентов занимала у Комиссии всего несколько минут. Иначе обстояло с выпускниками-евреями. Приходилось соблюдать принятые правила игры. «Где бы вы хотели работать? Кем?» – приглашал улыбчивый председатель комиссии, при том, что было заранее известно: евреям не светит ничего, кроме провинциальной адвокатуры и нотариата. Осведомлены были об этом и сами студенты-евреи. Чтобы не уезжать из Москвы, многие из них заблаговременно обзавелись запросами о направлении их на работу юрисконсультами. Запросы эти – по большей части «липовые» – Комиссия охотно удовлетворяла, и их обладатели искали себе работу сами.
Никаких связей у меня не было. Я всерьез готовился стать следователем, конспектировал французского криминалиста Эдмонда Локара, его «руководство по криминалистике». Мне был двадцать один год, моя мать, химик, работала мастером на карандашной фабрике, мой отец – рижанин, в прошлом инструктор ЦК ВЛКСМ, к тому времени был уже расстрелян, чего не знал не только я, но, как оказалось потом, и «компетентные органы», принявшие меня через пять лет в милицию. На Государственной комиссии я просил направить меня на работу в милицию или в прокуратуру. Ответом было: «К сожалению, в Москве нет мест…» – «Мне не обязательно в Москве, я готов ехать куда угодно…» – «В данный момент мы не можем ничего вам предложить…» – «Во всем Союзе нет ни одного вакантного места?! И после меня, когда я выйду отсюда, никто не получит назначения?!» Короткая пауза. «Приходите пятнадцатого…»
Я вышел. После меня в кабинет заходили мои однокурсники и однокурсницы и выходили оперуполномоченными, следователями прокуратуры, милиции, КГБ. Я не уходил, стоял в коридоре. До сих при воспоминании о том дне, ко мне возвращается чувство позора и бессилия, которое я тогда испытал, и вместе злость на тех, кто не понес никакого наказания за наше унижение.
Пятнадцатого числа в коридоре у того же кабинета было не так шумно. Высоких представителей ведомств уже не было. Спектакль закончился. Перед урезанным составом комиссии в этот день должны были предстать только евреи и те, у кого по каким-то причинам возникли проблемы с анкетой. Таких было немного. Пока ждали вызова, шло узнавание: «И ты тоже?! С такой-то фамилией! Вот уж никогда не подумал бы!»
В итоге никто из студентов-евреев моего выпуска в следственные органы не попал. Мои товарищи по группе понимали, что происшедшее несправедливо, но вслух никто мне не посочувствовал. Осуждать систему было небезопасно. В отношениях между мной и ими надолго произошла трещина. Я подписал согласие работать адвокатом и уехал в райцентр Костромской области город Шарью. На выпускной вечер не пришел…
В милицию меня приняли только в период хрущевской «оттепели», когда двери правоохранительных органов для евреев ненадолго открылись прежде, чем снова захлопнуться. В Костроме начальником городской милиции стал подполковник Марк Зильберман, фамилия одного из его коллег в Нижнем Новгороде, как мне говорили, была Зак, в Вологде работал подполковник Бланк…
Меня назначили следователем 1-го отделения милиции Костромы, а вскоре перевели оперативным уполномоченным отдела уголовного розыска в Управление внутренних дел области.
О том периоде своей жизни я написал в одной из своих повестей. «Мне было двадцать шесть лет. Я всеми правдами и неправдами стремился в уголовный розыск. Моя мечта сбылась. В Костроме у меня не было ни близких, ни девушки. Только уголовка... Я жил в милицейском общежитии, чтобы постоянно быть под рукой. Без меня не обходилась ни одна большая операция».
Через три года работы в таком ритме меня назначили начальником уголовного розыска Костромы. Это был пик моей милицейской карьеры. Вернувшись в столицу после десятилетнего отсутствия, я вновь начал с оперативного уполномоченного уголовного розыска, на этот раз в транспортной милиции – на Павелецком вокзале. К этому времени я был уже автором книги, получившей высшую премию Конкурса МВД и СП РСФСР за лучшее произведение о советской милиции, и полагал, что долго на вокзале не задержусь. Это оказалось ошибкой. Меня никуда не пропускали. Я проработал в уголовном розыске на вокзале двадцать лет и прослыл «местной достопримечательностью»: автор нескольких книг о милиции, единственный в Москве милиционер – член Союза писателей СССР, лауреат премии имени разведчика Н.И. Кузнецова. Ко мне на работу приезжали коллеги по Приключенческой комиссии – известные писатели: Аркадий и Георгий Вайнеры, Виктор Смирнов, Павел Шестаков, Эдуард Хруцкий, Анатолий Безуглов, бывший в то время ведущим популярной передачи «Человек и закон»…
Тем не менее тот факт, что евреи-сыщики не стали героями милицейских детективов советского времени вовсе не связан с малочисленностью евреев – сотрудников уголовного розыска. Подлинная причина крылась в национальной политике Советского государства, в соответствующих руководящих указаниях ЦК КПСС по национальному вопросу.
В описываемое время еврейские имена, да и само слово «еврей», почти напрочь исчезли со страниц периодических изданий и даже на памятниках, возводимых в местах захоронений жертв фашистской агрессии, официальная власть стремилась не выпячивать национальность большинства погибших. В литературе носить фамилии сомнительного звучания разрешалось разве только откровенно отрицательным персонажам литературных произведений. Курьезно, но к слову «еврейка», как помнится, чаще всего было два прилагательных – «больная» и «старая». Легко можно представить: если так обстояло дело в литературе в целом, с каким рвением соблюдались эти написанные где-то правила в произведениях о милиции, в так называемых детективах.
Надзор за произведениями о милиции, кроме обычной цензуры, дававшей разрешение на публикацию, осуществлял еще один дополнительный орган – пресс-центр МВД СССР, строго следивший за тем, чтобы образ советского милиционера не имел изъянов. О настроениях некоторых его сотрудников-цензоров можно судить по тому, что весьма заметную роль в нем играл Эдуард Хлысталов, широко известный ныне своими «исследованиями» о гибели Сергея Есенина от рук ненавистников-евреев.
Положение изменилось к лучшему в конце президентства Михаила Горбачева, но окончательно цензура исчезла только в демократической России. Возвращаясь к заголовку статьи, можно сказать, что именно после этого еврей мог стать и действительно стал героем ряда известных детективных произведений.
Наиболее известен как еврей-детектив, несомненно, сыщик Яков Штерн (1995), герой вызвавших шумный успех детективных произведений литературного критика Романа Арбитмана, выпущенных им в свет от имени некоего писателя Льва Гурского – эмигранта из СССР, якобы обосновавшегося в США. По произведениям Льва Гурского снят не менее популярный отечественный телесериал «Досье детектива Дубровского». При этом стоит заметить, правда, что и в нем продюсеры НТВ по «доброй советской традиции» на всякий случай «русифицировали» имя сыщика.
Должен, однако, сказать, что особую разницу в менталитете советских сыщиков уголовного розыска – евреев и их коллег-неевреев обнаружить было трудно, также как и присутствие особого «еврейского юмора и еврейской сметливости», о которых упомянул автор журнала «Лехаим». И дело не в существовании «некоего стереотипа, засевшего в головах не только у редакторов, но и у самих авторов». Проявлений антисемитизма со стороны сотрудников моего уровня я не помню. Был общий «оперской» стиль: уверенность в своей правоте, ощущение востребованности, корпоративность. В розыске напрочь отсутствовал страх.
Среди литературных предтеч сыщика Якова Штерна следовало бы назвать Шамраева – персонаж романа Эдуарда Тополя «Журналист для Брежнева» (1981), но произведение было опубликовано впервые не в России, а в США, и это сильно меняет дело, а также героя моих книг «Бронированные жилеты» (1991), «Когда в нас стреляют» (1993) и нескольких других – начальника уголовного розыска Игумнова.
Позволю себе привести два отрывка, посвященных этому герою, после чтения которых национальная принадлежность персонажа уже не вызывала у читателя никаких сомнений.
После эпизода с ссорой между Игумновым и сотрудниками КГБ из-за первенства в задержании вооруженного боевика старший группы КГБ бросает начальнику розыска разоблачительный упрек:
«Никакой ты не Игумнов. Носишь фамилию матери».
И чуть ниже после разговора с пожилым потерпевшим, у которого пропала дочь, следует такой вот текст:
«Своего старика Игумнов не помнил, отец ушел от матери, когда сын не ходил еще в школу. Судьба жестоко покарала отца за его поступок: несколько месяцев спустя он попал под поезд. Один – в полном сознании – он скончался в больнице.
Но обоих дедов своих и бабок Игумнов помнил.
Русый светлоглазый дед его по отцу принадлежал к породе украинского еврейства. Он работал на сахарном заводе в Смеле. Ходил в сапогах, в старом хлопчатобумажном костюме, в галстуке. Галстук был один: сколько помнил Игумнов, дед никогда с ним не расставался.
– Вус эр лейнт? Казкес? – спрашивал дед, замечая внука за книгой. Дома с бабкой они чаще всего разговаривали на идиш, некоторые фразы Игумнов быстро научился понимать. Эту надо было перевести так: “Что он там читает? Сказки?” – Дед говорил пренебрежительно – “казкес?”, выражая высшую степень презрения к литературе, от которой нельзя ожидать толку».
Надо сказать, что в новой России Б. Ельцина и позднее В. Путина герой с такой биографией не вызвал аллергии ни у издателей, ни в МВД РФ. Роман «Бронированные жилеты» был полностью перепечатан ежемесячным журналом Министерства внутренних дел «Преступление и наказание» (1992) и даже отмечен премией Совета ветеранов МВД РФ. Общий тираж книг, посвященных упомянутому персонажу, составил сегодня порядка полутора миллионов экземпляров.
Из милиции герой «Бронированных жилетов», как это часто бывает в жизни, плавно перекочевал в частные детективы и стал представителем Сыскной ассоциации в Израиле. Этому второму этапу деятельности героя также посвящено несколько произведений, в том числе только что вышедший в издательстве «АСТ» роман «Агентство “Лайнс”», населенный «сыщиками, бандитами, полицейскими, их женами и любовницами», где Игумнов оказывается в центре криминальной разборки в Иерусалиме.
В своем интервью «Лехаиму» уже цитированный мною выше Роман Арбитман высказал предположение о том, что покойный Аркадий Вайнер или я могли бы стать прототипами героев милицейских детективов.
Как мне кажется, так оно и случилось. Именно Аркадий Вайнер и был прототипом героя популярнейших произведений обоих братьев – инспектора Стаса Тихонова. Кроме того, многие черты, присущие Аркадию сохранены и в образе Жеглова, блестяще сыгранного Владимиром Высоцким. Что касается меня, то я уже высказывал предположение о том, что являюсь прототипом главного героя романа одного из крупнейших российских писателей Виктора Астафьева – «Печальный детектив». Тому свидетельство характерные совпадения наших биографий. Герой «Печального детектива» работал заместителем начальника уголовного розыска, как и я, на железке – в милиции на железнодорожном вокзале. Курировал автоматические камеры хранения самообслуживания. (Металлических этих ящиков на станциях сейчас уже нет по причине их чрезвычайной уязвимости: жулики, террористы...) На Павелецком вокзале в Москве я отвечал именно за раскрытие краж из автоматических камер хранения. Это была моя специализация, и я посвятил этим электронным роботам повесть «Астраханский вокзал», изданную 700-тысячным тиражом, в том числе и издательством «Молодая гвардия», книга вполне могла попасть на глаза Виктору Астафьеву. Главное же: его герой – заместитель начальника вокзального розыска, как и я, писал детективы. Другого вокзального мента, автора детективов, я не знаю. И наконец, мы с героем «Печального детектива» носим одно имя, и наши фамилии звучат похоже: Леонид Сошин – Леонид Словин…
https://lechaim.ru/ARHIV/186/slovin.htm
***
лейтенант Лев Маркович Хинский (Г. Адамов "Изгнание владыки").
М. Кагарлицкий. Исчезновение Давида Бляхмана (из цикла «Еврейский Шерлок Холмс») газета «Эйникайт» Киев. март, апрель 2013. с. 3
А. Рыбалка. Пять минут румынской сигуранцы (хасидский детектив). журнал «Жизнь» №557 Иерусалим,Нью-Йорк770, Cидней, Челябинск. с. 25-29:
«Жизнь» №558 Иерусалим, Нью-Йорк770, Сидней, Челябинск: с.28-31.
А. Рыбалка. Третье ухо Амана (хасидский детектив). журнал «Жизнь» Иерусалим,Нью-Йорк770, Cидней, Челябинск. №555. с.28-29; №556, с.24-26.
Д. Клугер. Потерянный рай шпионского романа. газета «Вести» Иерусалим. 07.12.06 Приложение «Окна» с. 30-32
С. Чарный. Может ли еврей быть героем детектива? журнал ЛЕХАИМ АВГУСТ 2007 № 8(184) http://lechaim.ru/ARHIV/184/charniy.htm
Л. Словин. «Может ли еврей быть героем детектива?» журнал «Лехаим» Москва. октябрь. 2007. с. 58-61 http://lechaim.ru/ARHIV/186/slovin.htm
***
Леонид Словин
Слово «еврей» в годы оные почти исчезло со страниц периодических изданий, даже на памятниках, возводимых в местах массовых захоронений жертв фашизма, власть требовала камуфлировать национальность большинства погибших. Носить фамилии сомнительного звучания разрешалось откровенно отрицательным персонажам литературных произведений. Помню, как бывший редактор издательства «Молодая гвардия» милейший Александр Строев, ныне покойный, редактируя мою повесть, обратил внимание на фамилию главного героя – Намлегин. Наученный горьким опытом, он прочитал ее с конца. «Нигелман»! В появившейся книге герой носил новую фамилию – Налегин.
Если так обстояло дело в литературе, легко представить, с каким рвением соблюдались эти правила в произведениях о милиции, в так называемых детективах. Здесь, кроме обычной цензуры, надзор за изданиями осуществлял еще один дополнительный орган – пресс-центр МВД СССР, строго следивший за тем, чтобы образ советского милиционера не имел изъянов.
В свете изложенного при отсутствии еврейской темы в детективных произведениях любопытным парадоксом является бросающееся в глаза непропорционально большое число писателей-евреев, работавших в жанре детектива и полицейского романа. Лев Шейнин, Аркадий Адамов, Аркадий Ваксберг, Аркадий и Георгий Вайнеры, Юлиан Семенов, Юрий Кларов, Лариса Исарова, Израиль Меттер, Захар Абрамов, Минель Левин, Леонид Словин… Все, как говорили в то время, невыездные… Чем был вызван подобный перекос в «национальной по форме и социалистической по содержанию»? Какова его причина? Любопытное объяснение этому может быть дано в свете известного рассказа Зеэва Жаботинского «Три сына». Вынужденные, спасаясь от голода, бежать в Египет, братья библейского Йосефа, проданного ими когда-то в рабство и успевшего ко времени, о котором ведется повествование, стать видным чиновником в иерархии фараона, получают от него мудрый совет. Когда, мол, спросят их египтяне, кто они и чем будут заниматься в Египте, «скажите, что вы скотоводы». И прибавил фразу, в которой, по мнению Жаботинского, скрыта главная мудрость: «Ибо мерзость для египтян всякий пастух». Смысл понятен. Власти ничего не имеют против «гастарбайтеров». Жаботинский, как известно, распространял этот свой взгляд и на другие этапы еврейской истории, и, в частности, на другие занятия евреев в Средние века: торговлю, собирание налогов, меновую службу. Короче, все, что вначале казалось коренным жителям Европы по каким-либо причинам «позорным» или не было освоено электоратом, становилось точкой приложения инициативы евреев.
Еще в 1935 году известный советский литературовед С. Динамов писал: «Детективный жанр по своему наполнению буржуазен целиком и полностью…» Партийное советское литературоведение объявило об отсутствии в СССР почвы для детектива как жанра «чисто буржуазного» в основе своей!
Неудивительно, что литературные чиновники и держащие нос по ветру доброхоты от Союза писателей СССР объявили беспрецедентную войну жанру. Детектив публично обличали как «литературу для толстосумов», «жанр, чуждый отечественному менталитету», «не имеющий будущего, поскольку преступления в социалистическом обществе должны неминуемо исчезнуть в обозримом будущем...».
В 1980-х годах, когда в СССР выходило в течение года примерно двадцать – двадцать пять книг детективного жанра, считая и журнальные публикации, в газетах можно было найти гневные строки о «серых потоках детектива, захлестнувших книжные прилавки».
Ради объективности следует признать, что были допущены к пирогу и другие писатели, вспоминаются Евгений Долматовский, Арон Вергелис, Цезарь Солодарь и еще несколько, зарекомендовавшие себя как наиболее преданные советской власти. Правда, на этом поле соискателей благ поджидала жестокая конкуренция.
С распадом СССР среди прочего резко изменился и взгляд на детективную литературу. Уже в 1998 году журнал «Книжный бизнес» зафиксировал жанровые предпочтения покупателей книг – лидеров продаж в «Олимпийском» – следующим образом: среди изданий в твердом переплете лидируют детективные и приключенческие издания – 39% всех проданных книг. Детективный жанр превратился в наиболее массовый и читаемый, имеющий наибольший спрос у читателей и приносящий издателям огромные прибыли. Как грибы после дождя появились издательства, печатавшие детективные произведения отечественных авторов. Детективы начали издаваться тиражами в несколько сотен тысяч экземпляров и повсеместно становились лидерами продаж. Множились телевизионные сериалы, снятые по мотивам наиболее известных детективных произведений.
Одновременно, словно по мановению волшебной палочки, немедленно исчезла «монополия» на криминальный жанр писателей-евреев. Очень скоро представители титульной нации отвоевали свои позиции, исправили существующий перекос и всё расставили по своим местам. Вспомним классика еврейской литературы: «Очевидно, египтяне сами за это время привыкли к скотоводству. Сначала стеснялись и гнушались, а потом научились у евреев же, начали делать на первых порах робкие, единичные попытки, а потом приободрились, вошли во вкус занятия – и в один прекрасный день вдруг нашли, что теперь евреев слишком много и можно бы уже и без них смело обойтись…»
Еврейских фамилий среди авторов российских детективов сегодня не более, чем пальцев на руке. И почти сразу появились литературные герои детектива – евреи… Начальник уголовного розыска Игумнов («Бронированные жилеты», «Когда в нас стреляют» Леонида Словина), Яков Штерн писателя Льва Гурского (популярный телевариант «Досье детектива Дубровского» Романа Арбитмана), Шамраев – персонаж романа Эдуарда Тополя «Журналист для Брежнева». И все стало на свое место.
Сравнение темных жителей Древнего Египта эпохи фараонов с представителями передовой супердержавы XX столетия на первый взгляд неправомерно. Однако легко заметить, что в данном случае исследуется всего лишь одна и та же не изменяющаяся с веками постоянная координата человеческого характера – его стремление во все века наилучшим и безопаснейшим образом добывать себе средства к существованию и соответствовать образу, общепринятому среди современников.